Язык города

Всякий раз, когда оказываешься в каком-нибудь незнакомом российском городе, побродив по его улицам, пообщавшись с людьми, вдруг спохватываешься — они говорят немного по-другому, чем это принято в том месте, откуда ты приехал. Разговор о такой малоисследованной в лингвистике области, как язык городской среды, мы начнем с Ириной Левонтиной, старшим научным сотрудником Института русского языка имени Виноградова Российской Академии наук

— За счет чего формируются все эти различия?

— За счет того, что разная среда вокруг, разные существуют диалекты, разные языковые традиции. Но тут вот что интересно. У нас до последнего времени существовало такое немножко неправильное представление о том, что есть литературный язык, и он един (это общая норма для всех), и есть, скажем, диалекты территориальные и городское просторечие. Между тем, реально это не так. Обнаруживается, что существует такая вещь, как региональные варианты литературного языка, которым до последнего времени не придавалось значения, не уделялось достаточного внимания.

— Заметим, это тоже литературный язык.

— Литературный язык, в том-то и дело! Очень часто люди считают, что если человек говорит не так, как в Москве, значит, он неинтеллигентный, необразованный, и так далее. Я с этим много раз сталкивалась. Я приехала из Иркутска, и там, в университете работают замечательные люди, великолепные лингвисты. Я привезла с собой видеозаписи. И вот мы разговариваем на этой пленке. Многие мои московские знакомые фыркали и говорили: «Это что? Это там в университете такие?» Почему? Потому что, конечно, у них совсем другой ритм речи. Речь звучит по-другому. Стали ли они от этого менее интеллигентными? Конечно, нет.

— Итак, подчеркнем, первое отличие языка иного города, иной городской среды – это другой темп речи: более быстрый или более медленный, чем тот, к которому ты привык.

— Не только темп. Иная ритмика, иная структура, фонетическая структура слова – это такая вещь, от которой очень трудно избавиться. Люди, когда приезжают в Москву, хотят избавиться от диалектных особенностей, они довольно легко избавляются от так называемого «г»-фрикативного. Но им трудно усвоить московское устройство слова. Ведь у нас первый слог перед ударением довольно сильный и длинный, а второй — предударный, заударный — слабый. От таких вещей избавиться очень трудно. Многие люди, которые даже заведуют кафедрами всю жизнь, когда волнуются, вдруг у них проскакивает, что называется, хореическая такая ритмика. Ритм речи иной, чуть-чуть иная фонетика, иногда очень какие-то неявные вещи. Забавно, что нам, москвичам, часто кажется, что люди, приехавшие из Сибири, говорят грубо, невежливо. А на самом деле просто чуть-чуть по-другому звучит их речь.

Помимо фонетических особенностей в разных городах слова разные. Причем, опять же, мы считаем, что есть слова литературного языка — они внерегиональные, это общие, и есть слова диалектные, просторечные и так далее, которые бытуют…

— Которые вне литературного языка.

— Да, это представление совершенно не соответствует действительности. Замечательный лингвист Владимир Иванович Беликов как раз занимается составлением такого словаря русских городов. Он говорит все время о том, что если критерий литературности – это то, что слово может употребляться в официальных документах, в публикациях журнальных, скажем, и так далее, то не правда же, что нет региональных литературных слов! Он приводит примеры из разных газет областных или каких-нибудь инструкций. В Москве просто слова «вехотка» мы не знаем. Мы говорим «мочалка». А люди в каких-то других городах не знают слова «мочалка» и говорят «вехотка». И они не только говорят так дома, они так пишут в инструкциях официальных, в санэпидемстанциях, что нельзя пользоваться общей вехоткой.

— Между прочим, это очень хорошее, с точки зрения семантики, слово. Потому что в нем прослеживается тот же корень, что и в словах «ветхий», «ветошь», то есть мылись чем-то таким мягким, ветхим.

— Да, есть хорошие, очень выразительные слова. Мы как-то долгое время это упускали. У нас было очень такое столицецентрическое представление о языке. А на самом деле ведь другие варианты языка тоже являются ценностью. Многие знают, что в Москве и Петербурге есть какие-то различия. В Москве — подъезд, а в Петербурге — парадная, в Москве — черный хлеб и белый хлеб, а в Петербурге белый хлеб — булка. В Москве слово «булка» имеет другое значение.

— Сдоба.

— Да. Моя петербургская тетя, когда посылает меня в магазин, говорит: «Хлеб, булка». Я для себя пишу в списке — «хлеб черный и белый». Но я о чем хочу сказать. Все знают эти любопытные примеры, различия, но всем кажется, что это какие-то остаточные явления. Между тем, это ведь не так.

Несмотря на всю глобализацию, каждый город живет своей жизнью. Появляются новые слова, разные в разных городах. Даже если взять Москву и Петербург. В Москве мы говорим — шаурма, а в Петербурге все говорят — шаверма. Или скажем, как бы вы назвали многоэтажный одноподъездный дом?

— Башня.

— Конечно. В Москве только так и скажут. А вы, небось, и не знаете выражения «точечный дом»?

— Вот это да!

— Да, в Москве многие этого выражения даже и не слышали. Эти все различия, казалось бы, незначительные, но из них складывается особый облик каждой разновидности литературного языка. Многие различия остаются не отслеженными, не отрефлектированными. Хорошо бы их все-таки фиксировать. Обращаюсь еще раз к различиям между Москвой и Петербургом. Мы всегда считали, что литературный язык скорее тяготел к московскому варианту. Но основные словари то делались в Петербурге. Поэтому, когда мы обращаемся к Большому академическому словарю, к Малому академическому словарю, там мы видим следы этого петербургского происхождения. Там, например, будет слово «латка», которое приводится как совершенно обычное, без всяких помет, но которое в Москве никто не знает.

— Это заплатка?

— Нет, так называют в Петербурге то, что мы в Москве называем «утятница». Я тоже провела свой маленький эксперимент и спросила тетю: «Как называется такой предмет?» «Латка, конечно». И авторы словаря считали, что, конечно, латка, а как же еще? Потому что они жили в Петербурге. Даже лексикографы не всегда осознают вот эти региональные различия.

— Что это слово местное.

— Да, местное, но это не значит, что оно просторечное.

— Города разные, есть совсем урбанистические, есть маленькие патриархальные, есть города, где существует градообразующее предприятие. Например, какой-нибудь химзавод, вокруг которого нарастают жилые объекты. Так вот, какого рода различия накладывает то, какой это населенный пункт?

— Если, скажем, это небольшой город, особенно, северный, там поразительно для москвича бывает медленная и неспешная речь. Ритм и представление о расстояниях…

— 70 километров это очень близко.

— Нет, это такое сибирское представление, что 70 километров близко, а в маленьких городах долго объясняют, как надо прийти на остановку, какого ждать автобуса, сколько ехать. А потом, когда разбираешься, оказывается, что тут пройти-то всего четверть часа. Для нас это совсем недалеко и нечего идти на остановку и ждать автобуса.

Там, где, как вы говорите, градообразующие предприятия, там, конечно, неблагоприятная среда, и вот в каком отношении: в такие города обычно приезжает очень много народа из разных мест. Там смешение происходит. Это такая особая вещь. Все-таки обычно это не очень хорошо для языка, когда все говорят по-разному, где все перемешивается. Теряются при этом тонкости.

Теперь о больших городах. В больших городах язык существует совершенно в других условиях. Там человек со всех сторон подвергается атаке разной речи, чужеродной. Если человек едет утром на работу, то в общественном транспорте его окружает толпа, где все говорят немножко по-своему, человек окружен вот этой чужой речью. В маленькой городе он существует в своей среде.

— И эта среда более комфортная?

— Более однородная. Примерно одинаковый тип речи. Даже притом, что существует телевидение, все равно язык сохраняется. Различий между языком поколений меньше. А в большом городе человек окружен речью всевозможной и разной. Если он даже едет в машине, то, скорее всего, он слушает радио. Там тоже постоянно он окружен речью. Реклама человека атакует со всех сторон. А в рекламе вообще язык очень своеобразный, часто видоизмененный. Там часто такие вообще нерусские фразы, конструкции и слова переводные или какие-то неестественные. Потом в большом городе много народу, соответственно, много групп. Не просто будет язык молодежи, а язык такой молодежи или сякой молодежи, более интеллигентной или менее интеллигентной, интересующейся музыкой такой или такой, или интересующейся футболом. Там очень большое количество вариантов. Очень такое сильное напряжение.

Сейчас язык меняется быстрее, чем раньше. Зачастую многие явления не успевают как-то перевариться, прижиться. Человек все время говорит на языке, в котором большое количество новых компонентов.

К сказанному Ириной Левонтиной добавлю: стремительные перемены в языке могут утешить тех, кому какое-нибудь новшество уж очень не нравится. Оно ведь может исчезнуть, причем также быстро, как и возникло.