Юрий Темирканов: Дирижирование — профессия второй половины жизни

Гость нынешнего фестиваля «Звезды на Байкале» Юрий Темирканов со своим заслуженным коллективом — это настоящая сенсация для иркутян.

За Уралом этот коллектив еще никогда не был. И все же самолет со ста десятью музыкантами на борту совершил посадку на нашей земле, и знакомство иркутян, очное знакомство, с живой музыкой, исполняемой Академическим симфоническим оркестром Санкт-Петербургской филармонии им. Д.Шостаковича — это счастливое знакомство состоялось!

А незадолго до своего вечернего концерта на фестивальной сцене Юрий Хатуевич Темирканов, народный артист СССР, художественный руководитель и главный дирижер оркестра, встретился с журналистами. Его представил художественный руководитель фестиваля, лауреат Международного конкурса имени П.Чайковского, заслуженный артист России Денис Мацуев.

Оркестр Темирканова отправился «покорять Сибирь»

— Вы знаете, мне самому до сих пор не верится, что такой заслуженный коллектив, как оркестр Юрия Хатуевича, сейчас в Иркутске, — сказал Денис Мацуев. — И знаете почему? Оркестр впервые выехал на гастроли в Россию! По-моему, это гениально!

— Юрий Хатуевич, вы активно работаете в искусстве уже не одно десятилетие, сменилось столько эпох — от советского застоя до перестройки, реформ и т.д. В какой период вам жилось и творилось легче, лучше?

— Я работал сначала с так называемым вторым оркестром филармонии, 10 лет. А потом меня заставили пойти в Кировский театр, в Мариинку. Я долго отказывался, но потом вынужден был согласиться. 12 лет проработал там, и когда скончался Мравинский, меня партийные и непартийные власти не очень хотели ставить главным в этот оркестр. Я был беспартийный, не очень удобный для них… И тогда они устроили тайное голосование. Не потому, что такие уж демократы были, а в надежде на то, что я не пройду, что «народ не захочет» меня. Но, на их несчастье, музыканты оркестра взяли и проголосовали «за». Одним словом, я оказался там и после Мравинского проработал 17 лет. А работать с большим коллективом — всегда трудно. Знаете, как Пушкин говорил: «И дернул меня черт с моей душою и талантом родиться в России!»

— Не с этим ли обстоятельством связано то, что вы так редко выезжаете с гастролями по России? Что-то же этому мешало?

— Как ни смешно, но при коммунистах давали какие-то деньги на гастроли, и мы все-таки выезжали. Хотя бы поблизости. В Ригу, Сочи, Кисловодск… А сейчас музыка, вообще настоящее искусство никому не нужно, нужна только эта, как ее?..

— Мадонна?

— Ну да, Мадонна. А настоящее искусство денег таких не дает, и выехать на гастроли большому оркестру чрезвычайно сложно. Да и хлопот не оберешься. Фактически нас лишили такой возможности. И вот только в самые последние годы постепенно что-то возвращается…

— Вы сопротивлялись, когда вас звали в Мариинский театр, — почему? Там что, менее интересно? Или в театре в принципе музыка другая?

— Для дирижера работа симфоническая — на ступень выше, чем работа в театре. Я так думаю. В театре очень интересно, замечательно. Но все-таки симфоническая музыка — это чистое искусство, оно не связано с малограмотными, малообразованными певцами, она не связана с режиссерами, которые последние 20-30 лет вообще ничего не понимают в музыке и только портят музыкальный спектакль. Иметь дело с этими — это что-то страшное. А работать с людьми высокообразованными, не только музыкально, но и вообще во всех отношениях, — с ними приятно. И это для меня всегда было предпочтительно.

Он сказал: «Поехали!»

— Почему вы все-таки согласились сюда приехать? Как это решалось?

— Как-то мы сидели по случаю моего дня рождения с моими друзьями в Риме. А у меня есть приятель — русский, нефтяник, но живет не у нас. И вот он говорит: приезжайте к нам! Мы говорим: приедем! И Денис Мацуев тогда тоже говорит: вот у нас фестиваль в Иркутске будет… Поедете в Иркутск? И я говорю: поехали!.. И вот — все получилось, потому что этот нефтяник оплатил всю поездку. Не только в Иркутск — мы сейчас после фестиваля едем в Сургут и Ханты-Мансийск.

Кроме всего, дело в том, что лично я в России никогда не был. Нигде. Был в Москве, в Петербурге. А Россию не знаю совсем. И для меня чрезвычайно интересно — да, думаю, и для оркестра тоже — узнать свою страну. Я объездил десятикратно весь мир, знаю все столицы гораздо лучше, чем Петербург. А своей страны не знаю, поэтому чрезвычайно рад, что представилась возможность поехать сюда. И благодарен Денису Мацуеву за то, что он нас пригласил.

Публика: горячая, теплая, прохладная…

— Есть ли различия в том, как принимают музыкантов, какая публика у нас и какая — в других странах?

— Строго говоря, разницы большой нет. Есть публика более теплая, а есть более прохладная, но это не значит, что она плохая. Это зависит от характера народа. Скажем, немец послушает, но не будет орать, свистеть. Он — немец. А итальянец будет кричать, если даже ничего не понимает. И так далее. А в принципе — Рихтер, где бы он ни появлялся, он везде Рихтер… По одному, бывает, люди и не понимают ничего, а когда собираются вместе — их уже не обманешь. Каким-то образом чувствуют, настоящее это или нет. А так народ в принципе везде одинаковый, только говорит на разных языках.

Я вот раньше думал, что дураки живут только у нас в России. А потом, когда стал ездить, к счастью, узнал, что дураков везде навалом. Не так обидно, по крайней мере…

Играть «из-под палки» или нет?

— Вы стоите на пульте перед оркестром без дирижерской палочки. Почему? И как вообще этот процесс происходит? Отсутствие палочки что-нибудь значит?

— В принципе ничего не значит. Когда лет сто назад дирижер впервые взял в руки палочку, музыканты встали и возмутились: мы что, будем играть «из-под палки»? Не хотели. А потом привыкли — и ничего. А теперь наоборот, когда без палочки — говорят: нам неудобно. Но мне не очень скажешь, ведь у меня в запасе всегда есть пара слов. (Смеется. — Авт.) Поэтому они молчат. Но наверное, с палочкой немножко лучше… Хотя в принципе ничего это не значит. Я ведь могу показать музыкантам не только жестами, но и мимикой, глазами…

— Вы диктатор? Оркестранты вас боятся?

— Я не знаю. Наверное, немножко боятся. В России если немножко не боятся — то, значит, не уважают.

Что работает — душа или железа?

— Когда зритель приходит на концерт классической музыки — он, по-вашему, приходит отдыхать или работать?

— Когда вы общаетесь с настоящим искусством, будь это литература, живопись, театр, фильм, музыка, — вы всегда должны работать. А если вы идете на Мадонну — вам работать не надо. Это культура другая, там не душа, а поджелудочная железа работает, которая возбуждает одинаково твою собаку и тебя. Она будит в человеке плохие инстинкты, которые в каждом из нас есть. А настоящее искусство предполагает сотрудничество. И если вы не работаете душой — никакое высокое искусство вам ничего не скажет.

— Вопрос по поводу Темирканова, но — к Мацуеву. Волнуетесь ли вы, когда с такими мэтрами выходите на одну сцену — как художественный руководитель фестиваля, как солист его оркестра?

— Каждый раз, когда я выхожу на иркутскую сцену, я очень волнуюсь. Я не знаю, что происходит, но для меня концерт в Иркутске, Москве и Петербурге всегда из самых главных в сезоне, потому что внутри что-то происходит. Так всегда бывает в Иркутске, где я прожил 15 лет, и тем более я волнуюсь сейчас, ведь мне предстоит играть на открытии фестиваля с маэстро Темиркановым. Но я уверен, что все будет хорошо, потому что мы съездили на Байкал, зарядились энергией и сейчас в очень хорошем состоянии.

Служить или работать?

— Когда вы готовитесь к зарубежным турне, вы стараетесь строить программу на русской музыке или есть любимые и интересные для вас композиторы вне национальных признаков?

— Выбор произведений и авторов не зависит ни от того, где ты выступаешь, ни от того, с кем.

— Как вы стали таким прославленным дирижером?

— Я не знаю, как это случилось, но, может, оттого, что я был очень тщеславным и подумал: а почему не я буду командовать? Ей-богу, наверное, так.

— Вы дирижировали ведущими оркестрами мира, в разных странах. Вы заметили, отличаются ли чем-то западные музыканты от наших?

— На Западе очень много первоклассных оркестров. Гораздо больше, чем у нас. Но большинство оркестров на Западе поставлено в такие юридические и житейские условия, что они воспринимают музыку, которой посвятили свою жизнь, как работу. Они идут на работу и работают «от звонка до звонка». Это, к сожалению, снижает удовольствие от общения с ними. Наши музыканты против них — нищие, особенно с 90-х годов, выброшенные на обочину жизни, на свою зарплату детей не могли досыта накормить, но они — служили! Играли и репетировали, не глядя на часы. Вот это то, что утеряно на Западе. Боюсь, что и к нам такое придет. Плохое быстро приходит. Но сегодня пока еще, к счастью, этого нет. У меня музыканты на часы не смотрят. И если посмотрят — это будет последний день их работы в моем оркестре. (Смеется. — Авт.)

Люди «опасной профессии»

— Расскажите подробнее о музыкантах своего оркестра.

— Ну что сказать? Есть среди них люди, которые еще с Мравинским работали многие годы. Я вообще люблю, когда в оркестре сидят седые головы. Знаете, в музыке пенсионеров, к счастью, не гонят: там часто бывает, что пенсионеры играют лучше молодых. И вообще, очень важны в нашем деле традиции. Да, конечно, они не играли с Чайковским или Брамсом, но все-таки каким-то странным образом атмосфера, традиция передаются из поколения в поколение. Охарактеризовать каждого сложно, но я вам должен сказать, что каждый — это первоклассный музыкант! Они не только первоклассные музыканты, но и очень образованные, интеллигентные и очень остроумные люди. Остроумны настолько, что с ними шутить опасно! Но в то же время с ними невероятно приятно работать.

— Что вы слушаете на досуге?

— Стараюсь ничего не слушать. Во всяком случае, стараюсь как можно меньше слушать музыку. А люблю я читать — это единственное мое хобби.

— Но ведь было время, когда вы увлекались рисованием. А сейчас — рисуете?

— К сожалению, сейчас не рисую — просто времени нет. Но о том, что я не стал художником, жалею до сих пор. Я так завидую людям, которые могут уединиться, взять холст и сидеть перед ним один на один. Все-таки работа дирижера — это работа с людьми, и иногда бывает очень сложно. Это вообще основная сложность творческого коллектива — ведь каждый имеет характер, у каждого свои привычки, особенности, свой темперамент…

Байкал видел с высоты полета

— Вы впервые побывали на Байкале — какие остались впечатления?

— Да, впервые побывал, — но я пролетал над ним много раз! А увидел — и понял: конечно, чудо. И что бы я о нем ни сказал — чудо чудом и останется…

— Однажды вам на юбилей подарили коня…

— Откуда вы знаете? Но — стыдно сказать, я этого коня даже ни разу не видел. Он где-то в конюшнях стоит у себя на родине, на Кавказе. У меня нет возможности лошадь держать. Не до лошадей!

— Какими инструментами вы сами владеете?

— Начинал на скрипке, потом перешел на альт, чтобы меньше было заниматься (смеется. — Авт.), и только позднее задумал переходить на дирижерский факультет. Сначала я закончил консерваторию инструменталистом. Тогда было прекрасное время — на дирижерский факультет не принимали, если ты не закончил в консерватории другого музыкального факультета. Это очень правильно: что же, прибежать из школы и сразу — за дирижерский пульт? Кирилл Кондрашин хорошо говорил: «Дирижирование — это профессия второй половины жизни». Это очень правильно…