Спасать людей, а не свою задницу

В ночь с 18 на 19 августа, в 01.19, то есть через 40 часов после аварии на Саяно-Шушенской ГЭС, журналист Михаил Афанасьев опубликовал в своем блоге обращение родственников людей, объявленных пропавшими при аварии.

«На затопленном машинном зале СШ ГЭС слышны стуки людей. Они находятся в так называемых «воздушных карманах» – пустотах, куда не проникла вода. Люди находятся на глубине 4 метра. Точная отметка – 321 метр. Водолазы, работающие в затопленном машинном зале, не могут добраться до умирающих людей… Есть один способ спасти людей – закрыть водосброс СШ ГЭС и полностью открыть затворы на Майнской ГЭС (поблизости). Уровень воды в машинном зале понизится на спасительные 4 метра – вода сама покинет помещение».

В тот же день прокуратура завела на Афанасьева и двоих его коллег уголовное дело. Она сочла, что Афанасьев, «обладая достоверной и официальной информацией», «распространил в интернет-журнале "Новый фокус" заведомо ложные сведения, порочащие честь, достоинство и подрывающие деловую репутацию руководства республики и СШГЭС».

Первое, что можно констатировать – власть расписалась в своем собственном редком бесстыдстве. Потому что в тот момент, когда Михаил Афанасьев заявил, что на станции есть живые – власть сама утверждала, что 64 человека пропали без вести, то есть, возможно, они живы, но их не могут найти.

Нельзя одновременно числить человека живым – для улучшения предоставленной начальству статистики, и мертвым – для того, чтобы его не искать. Если власти считали в тот момент, что все 64 пропавших без вести мертвы, то надо было объявлять их мертвыми, а не врать, что авария небольшая, 11 погибли, но вот еще 64 куда-то делись, но скоро найдутся. Если власти считали в этот момент, что кто-то из 64 пропавших без вести может быть жив, они должны были предпринять все, чтобы спасти его жизнь.

В результате этого уголовного дела вылезло глубинное, родовое отличие между тем, что понимают под понятием «пропавший без вести» в открытом обществе, и тем, что понимают под этим словосочетанием в России. В открытом обществе «пропавший без вести» означает следующее: трупа нет, следовательно, человек жив, и надо сделать все, чтобы его спасти. В России «пропавший без вести» – «сдох, но трупа нет, поэтому статистику портить не будем». В открытом обществе спасают людей. В России – свою задницу.

Второе, самое замечательное, вот эта вот фраза про «достоверную информацию». А что, власти обладали в этот момент достоверной информацией? Тогда скажите, отчего 900-тонный ротор по залу летал, как птичка? Ах, до сих пор не знаете? А где, как и при каких обстоятельствах умерли все 64 «пропавших без вести», вы знали в этот момент? Тоже нет? То есть «достоверной» информацией, из всех 6 млрд. людей на земле, в этот момент обладал только журналист Афанасьев – и врал, сукин сын?

Наконец, по существу вопроса.

Судя по тому, что говорят специалисты – например, бывший главный инженер СШГЭС Валентин Стафиевский – объем выброшенной воды достигал 1 тыс. кубов в секунду. И не то что «воздушные мешки» – бетон не сохранялся на нижних отметках, и если кто-то там и выжил чудом, то, скорее всего, к ночи 19 августа задохнулся и умер от переохлаждения.

Но так говорят сейчас. А сразу после аварии говорили другое. «Конструктивное исполнение машинного зала и монтажной площадки позволяет образовываться в помещениях воздушным мешкам», – заявляет 20-го августа руководитель Саяно-Шушенского учебного центра «РусГидро» Валерий Шабалин.

А вот свидетельство одного из спасшихся при аварии, электрослесаря Николая Щина. Он был на 320-й отметке, когда после взрыва в дверь ворвалась вода. Он и его коллеги оказались под потолком, схватились за вентиляционный короб. Головы им удалось просунуть в «карманы» между 60-сантиметровыми балками, но внизу под ними не было и 10 см воздуха. Проведя час в «воздушном мешке», Щин пронырнул под балками, выплыл в коридорчик и вернулся обратно. Через некоторое время кто-то закрыл заслоны, и вода начала спадать: последние двое из тех, кто были со Щином, уже прыгали на пол.

В аварии СШГЭС есть одна крайне подозрительная деталь: во-первых, наше скупое государство на этот раз охотно расстается с деньгами (вот вам миллион, вот еще миллион, вот пять!), то есть стратегия власти ясна – задавить деньгами вопросы.

Во-вторых, несмотря на свидетельства очевидцев (работники, стоявшие в машинном зале на верхних отметках, своими глазами видели, как выносило ротор), и то, что снаружи авария снята на пленку, до сих пор нет официального предположения о том, почему она произошла.

Это придает дополнительную убедительность неофициальной версии: разбалансировка турбины. То есть, грубо говоря, на «Силовых машинах», где ГА-2 ремонтировали, не осталось ни одного специалиста с соответствующей квалификацией, потому что даже в СССР балансировку подобных гигантских агрегатов умело проводить считанное число людей. Мы оказались в положении жителей поздней Римской империи или персонажей фантастического фильма, которые не знают, как ремонтировать доставшиеся от предков артефакты.

Турбину поставили. Было понятно, что гигантская вибрация, но турбину продолжали эксплуатировать. В воскресенье стало ясно, что вибрация достигла неприемлемого уровня, состоялось совещание, в понедельник гидроагрегат стали штатно останавливать и, судя по вынесенному водой ротору, забыли при этом перекрыть верхние затворы. У аварий никогда не бывает одной причины: авария происходит, когда на глубинные закономерности накладывается страшная цепь случайностей. Похоже, в данном случае на технологическую отсталость и элементарную жадность наложилась роковая небрежность.

Что именно случилось? Когда, где и как погиб каждый человек? Можно ли было спасти кого-то еще? Ответы на эти вопросы должно было б дать уголовное дело, возбужденное по факту аварии, или парламентское расследование. Однако, судя по тому, как расследуются уголовные дела по Норд-Осту, Беслану, по крушениям вертолетов с высокопоставленными браконьерами, подобные уголовные дела заводятся с целью сокрытия истины, а не для ее восстановления. А парламентские расследования у нас на всякий случай запрещены.

Михаилу Афанасьеву и его коллегам не составит труда доказать (вопрос – где, в Саяногорске или в Страсбурге), что, публикуя в атмосфере всеобщей неразберихи обращение обезумевших от горя родственников, они не нарушали журналистский долг, а выполняли его. Но, может быть, в рамках уголовного дела им удастся большее: восстановить картину катастрофы. Народ в Сибири не жлобский, не то, что в Москве, и в Хакасии вполне может повториться то же, что в Беслане, где фарсовый процесс обернулся настоящим расследованием – благодаря сплоченности пострадавших. (Несмотря, кстати, на такую же попытку задавить вопросы деньгами.)

Пока же иск хакасских властей зафиксировал очень страшную вещь. Он зафиксировал тот факт, что начальство, отказываясь числить людей погибшими, чтобы не портить статистику, в то же время готово засудить любого, кто в этот момент считает их живыми.